Фотосессия в жанре ню - Елена Логунова

Ведомый в равной степени чувством долга и чувством голода, Малинин расковал холодильник и приготовил яичницу.

Оля почувствовала манящий запах и вышла из тетушкиной кельи, укрывшись старым клетчатым пледом аля черепаха Тортилла.

– Доброе утро! – сказала она, смущаясь своего внешнего вида.

– Доброе утро, – весело согласился Малинин.

А утро с ними обоими не согласилось и вскоре показало себя с самой худшей стороны.

Неприятности возникали в режиме цепной реакции.

За завтраком Оля поранилась о крошечный осколок. Он попался ей под руку за столом, да так неудачно, что располосовал сразу три пальца.

– Ничего, до свадьбы заживет, – утешил раненую Малинин, обработав порезы зеленкой.

С помощью ваты и бинта он соорудил на Олиной руке прелестную белую рукавичку, такую пухлую, что она с трудом протиснулась в рукав пальто.

Из-за этого вскоре возникла новая неприятность.

Вернувшись домой, Оля не смогла раздеться самостоятельно и некоторое время металась по прихожей, вся перекосившись и хлопая черными крыльями, точно подбитая ворона. Это встревожило заботливую маму Галину Викторовну.

– Оля! Что случилось?! – испуганно ахнула она. – Где ты была?!

Вообще-то Оля еще вечером отправила маме предупредительную эсэмэску: «Овчинников опять учудил, буду утром».

Поскольку имя проблемного пятиклассника Вити Овчинникова – благодаря постоянным рассказам Ольги Павловны – в семье Романчиковых было на слуху, в расшифровке это короткое сообщение не нуждалось. Неугомонный Овчинников то и дело разнообразно чудил, и Оля, относившаяся к своим обязанностям классного руководителя очень ответственно, время от времени коротала вечера и даже ночи то в детской комнате полиции, то в травмпункте. Компанию там ей неизменно составляли многострадальные родители далеко не святого чудотворца Овчинникова, люди вполне приличные и даже приятные, так что папа и мама Романчиковы за свое собственное дитя не волновались. Но еще никогда Оля не возвращалась из походов по грешную душу Овчинникова с физическими травмами.

– Кто это сделал? Овчинников? – шумно ужасалась мама, укачивая в ладонях дочкину руку в ватно-марлевой обмотке. – Он оказал сопротивление?!

– Это не он, – стыдясь необходимости обманывать маму и дополнительно позорить легендарного Овчинникова, сказала Оля. – Это кошка.

– А что Овчинников делал с кошкой? – Мама продолжала безудержно ужасаться.

Очевидно, об Овчинникове у нее сложилось самое скверное мнение.

– Он ее спасал, – придумала совестливая Оля, желая хоть немного обелить оклеветанного Овчинникова.

Привлеченные шумом, явились папа и Костик.

– От чего он ее спасал? – спросил папа.

– Как он ее спасал? – спросил Костик.

Пришлось сказительнице Романчиковой сочинять душещипательную историю про кошку, которая убежала из дома, заблудилась в ночном парке, залезла на дерево и громко и жалобно оттуда кричала. Овчинников, который тоже убежал из дома, заблудшую кошку в ночном парке нашел и попытался с дерева снять. А Ольга Павловна, которая искала убежавшего из дома Овчинникова, нашла его на дереве вместе с кошкой и, разумеется, включилась в спасательную операцию.

– Ах, Олюшка! Если бы все педагоги относились к своей работе так же, как ты, в стране не было бы проблем с трудными детьми, – похвалила дочку мама.

– Хотя все равно остались бы проблемы с трудными кошками, – съязвил Костик, пытаясь проскользнуть мимо мамы и сестры к наружной двери.

– Стой! Куда? – окликнула его бдительная Оля.

– В кино, на утренний сеанс! Можно?

– Можно, – разрешила Оля. – Только номер школы мне набери, пожалуйста.

Левой рукой она сняла телефонную трубку, а правой помахала в воздухе, бессловесно объясняя, что испытывает затруднение с попаданием толстыми забинтованными пальцами в мелкие дырочки телефонного диска. Аппарат был новый, но стилизованный под «советскую старину».

Телефон школьной учительской, где Ольга Павловна проводила огорчительно много времени, в семье Романчиковых все знали наизусть. Костик торопливо набрал нужный номер, сунул сестре в руку трубку и тут же удрал. Любящая мама Галина Викторовна, успокоенная штатным развитием ситуации, удалилась в гостиную, бормоча на ходу: «Все школа да школа, работа да работа, никакой личной жизни у бедной девочки, просто беда!»

Благополучно спровадив любопытную родительницу, бедная девочка уже хотела было положить трубку на рычаг, но тут на другом конце провода неожиданно аллекнули. Хотя вообще-то во время каникул в учительской никого не должно было быть!

– Доброе утро, а кто это? – удивилась Оля.

– А вы хто? – опасливо спросил немолодой женский голос.

– Я Ольга Павловна Романчикова, учитель русского языка и ли…

– Романчикова?! – Немолодой женский голос сорвался на задорный визг. – Романчикова, вы не учитель! Вы просто… просто… проститутка вы какая-то!

– Что?!

Оля на секунду опешила, а потом поняла, что торопыга Костик, очевидно, перепутал цифры.

– Простите, кажется, я ошиблась номером, – извинилась она.

– Да что ж вы все ошибаетесь-то? – сердито фыркнули в трубке. – И он ошибся, и она ошиблась!

– Кто – он?

– А то вы не знаете! Мужик ваш, полюбовник, охальник, ишь, гад, какие слова говорит, да куда звонит еще – в школу! Совести у вас нет, Романчикова, вы еще при детках начните шашни свои крутить, твари бесстыжие!

Высоко подняв брови, Оля выслушала этот гневный монолог, моргнула, сглотнула и положила трубку.

Щеки у нее горели. В голове загудело, как в самоваре. Не помешало бы уточнить у визг-ливой собеседницы детали, но в целом картина была ясна.

«Картина Репкина», – шизоидно буркнул внутренний голос.

Не сумев устранить Ольгу Павловну физически, маньяк убивал ее морально.

Подумать только, он позвонил со своими гадостями в школу!

Это было ужасно, и Оля расплакалась.

С минуту она сидела на тумбе трюмо, смахивая слезы ватно-марлевой варежкой и размеренно шмыгая носом. Потом дверь гостиной слабо завибрировала, и цветное стекло в ней померкло: на витраж особо крупной аппликацией налегла Галина Викторовна.

– Сказать ей или не сказать? – услышала Оля мамин шепот.

– Сказать, – прошептал в ответ папа. – Или не сказать. Я даже не знаю!

– Я знаю! – повысила голос Оля. – Сказать! Что там у вас, говорите!

Дверь открылась, и в проеме показались супруги Романчиковы, сросшиеся щеками, как сиамские близнецы.

– Олюшка, это насчет Дашеньки, – жалостливо сказала Галина Викторовна. – Похороны сегодня, в два часа.